О! Наконец то я нашел живого человека, который:
- а) Любит Гумилева
- б) Любит "Капитанов" и ему их не хватает
Позвольте приблизиться и растерзать!
Загадка этого чудовищного, графоманского мастерписа, переполненного самыми пошлыми соображениями безвкусного романтизма, терзает меня с момента первого знакомства. Каждому, кто при мне упоминает поэзию, как жанр, доводилось снимать со своего горла мои скрюченные в когнитивном пароксизме пальцы, в попытке ответить на вопрос: как такое вообще можно любить?!
Конкретизирую:
На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей, (спасибо за рифму)
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.
Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель,
Чья не пылью затерянных хартий,
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте (а и вправду, ну кто отмечает путь иглой! натурально порвется карта)
Отмечает свой дерзостный путь.
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт.
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так, что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет. (ух-х, золотое на розовом...лучше б команду кормил - бунтов бы не было)
Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса, -
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса. (а зря, во время шторма, как-бы принято)
Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд,
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат. (вот герой, рыбачьи лодки давить военным судном)
Меткой пулей, острогой железной
Настигать исполинских китов (да хоть ты изнастигайся пулей кита настигать)
И приметить в ночи многозвездной
Охранительный свет маяков?
Ну это еще ладно, а вот цил про конквистадоров - упырей кровожадных - мое "любимое"
Углубясь в неведомые горы,
Заблудился старый конквистадор,
В дымном небе плавали кондоры,
Нависали снежные громады.
(вот где рифмы-то!)
Восемь дней скитался он без пищи,
Конь издох, но под большим уступом
Он нашел уютное жилище,
Чтоб не разлучаться с милым трупом.
Там он жил в тени сухих смоковниц,
Песни пел о солнечной Кастилье,
Вспоминал сраженья и любовниц,
Видел то пищали, то мантильи.
(и лошадка при нем, помните, да?)
Как всегда, был дерзок и спокоен
И не знал ни ужаса, ни злости,
Смерть пришла, и предложил ей воин
Поиграть в изломанные кости.
крутота...
Иудушка, ты злой! Ну нету слов!
Твои к поэтам мерки – недомерки.
Всех норовишь с одним аршином таки
соотнести. Уж коль тебе Хиштаки,
Убивец императорских послов
И лейтенант, водивший канонерки,
Раскрыть не в состоянии глаза
И объяснить толково не умеют,
что может статься запросто - имеют
один размер и золотой и грош,
певца конквистадоров ты не трожь.
Меня, меня, Иудушка, терзай!
(c) Владилин